Интервью с режиссёром Николаем Берманом, в котором тот сравнил хорошо мне знакомую книгу с древнегреческой трагедией, внушало определённые опасения - я уже приготовился увидеть героев Бориса Васильева ходящими на котурнах, изъясняющимися гекзаметром и строящими какие-то странные гримасы, призванные заменить античные театральные маски - тем радостнее было убедиться в своей ошибке - то, что нам показали, гораздо больше напомнило Москву 1975 года, чем древнюю Грецию (впрочем, кто сказал, что Москва 75 года не была похожа на древнюю Грецию - взять хоть меня - я же вылитый древний грек, хоть в Британском музее выставляй!) Попробую объяснить мою мысль.
В 1975 году, когда я в первый раз прочитал "В списках не значился", о войне писалось, снималось и ставилось очень много, и решалась эта тема очень по разному - от самого махрового официоза до самой мрачной безнадёги. Среди всего этого изобилия было и некоторое количество произведений - и не сказать, чтобы их было совсем мало - которые занимали несколько особое место - и именно они были особенно любимы такими людьми, как я и мои друзья. Это были книги и фильмы о войне - но, по сути дела, не только о войне. Герои в них очень часто умирали - но ещё важнее было то, что до того, как умереть, они жили. Это были люди, чьи взгляды на то, что на свете несомненно ценно, а что нет, во многом существенно совпадали с нашими. Это были люди, очень пригодные и ценные для нашей мирной жизни. Это были люди, с которыми хотелось дружить.
Именно о таких людях было предыдущее произведение Бориса Васильева, незабываемо поставленное и в кино, и в театре, и в Московском Лесотехническом институте (Виталик Запорожцев и покойная Света Шпагина были прекрасны). Об этом же были всем памятные фильмы Леонида Быкова, один из которых был сделан при участии того же Васильева; об этом же - лучшие фильмы 40-ых годов, большинство из которых я впервые посмотрел тогда же; в сущности, об этом же - совершенно по другому сделанный фильм "17 мгновений весны"; безусловно об этом - стопроцентно подростковая эпопея с Александром Белявским про то, как Гуслик учил Гонорату бросать гранату; наконец, про это же (хотя это было на 10 лет позже) - спектакль великой Риммы Солнцевой по не самой совершенной пьесе "Так и будет" с великолепной Оксаной Мысиной (а также Серёжей Казаковым, Шурой Коротаевой, Тимофеем Сополёвым, Машей Вальковской, Наташей Мыльниковой, Серёжей Пинегиным и Димой Великановым). Спектакль Бермана (если, конечно, он состоится) явно будет в русле этой прекрасной традиции.
Николай Берман, конечно, мог и не знать, что площадка, выбранная им для своего отрывка, вызовет у постоянных зрителей театра несколько юмористического характера ассоциации с суперхитом мытищинской сцены "Под небом Парижа", а наличие официанток и Сергея Хапрова в роли музыканта это сходство только усилит - я это знаю, но меня это не слишком напрягает - такая аналогия мне не кажется чересчур неуместной.
Сила упомянутого мною спектакля была ведь не только в хорошей, не нами написанной музыке - точно такие же мелодии звучат и на Большой Дмитровке, а между тем известно, что среди огромного количества зрелищ, которые способна предложить наша древняя столица, Московская оперетта является одним из самых жалких. Нет, в этом представлении, простеньком до банальности, была своя энергетика, исходящая от исполнителей - молодых и по большей части совсем неопытных, но способных поверить в те идеалы, которые их персонажи исповедовали (впрочем, одна из премьерных исполнительниц, как мне показалось, в эти идеалы поверить не могла, но она и играла в этом спектакле недолго).
Зрелище, которое через двадцать лет после той памятной премьеры было продемонстрировано в том же предбуфетнике, оказалось не лишено юмора (иногда довольно эксцентричного, например, виртуозная игра Рувима Свицкого на воображаемой скрипке), тем более - лиризма и задушевности, но напрочь лишено кривляния, выдающего себя за трагизм, и истерики выдающей себя за патриотизм - нам явно предлагается рассказ о молодом человеке, который очень хорошо понимал некоторые очень важные вещи и вёл себя соответственно.
Впрочем, между двумя спектаклями, о которых шла речь, есть и немалая разница - Плужникову и Мирре пришлось пережить значительно больше, чем Раулю и Мари; и сыграть их будет намного потруднее. Анастасии Юдиной и Николаю Буланову со столь непростыми ролями встречаться ещё не приходилось, и я совсем не уверен, удастся ли им с ними справиться (эскиз ответа на этот вопрос не даёт - все самые трудные сцены туда просто не вошли), я уверен в другом - им надо дать возможность это попробовать (как говорил в таких случаях Рубен Агамирзян - дайте провалиться!). Пока же самой законченной актёрской работой является мама в нестандартном исполнении Натальи Галютиной - такая женщина более характерна для 1975 года, но и в сорок первом она вполне могла бы быть - мама бесконечно любящая, какой и должна быть мать, но кроме того, ещё и умная, как раньше говорили - интеллигентная, да и просто совсем не старая и по женски привлекательная - она не просто готова всё своим детям отдать, но ещё и заботится, чтобы, как говорил в известном фильме Вячеслав Тихонов, было что отдать. Так реализуется старое доброе правило "героя играет окружение" - легко можно поверить, что именно у такой мамы мог вырасти такой сын, которого мы помним по книге.
Знаете, мне очень захотелось, чтобы эта работа была закончена - хотя бы в память о молодости Игоря Шаповалова, который в своё время этого самого Плужникова начинал репетировать - в то время вообще много чего начиналось, только не всё заканчивалось; в память о молодости Елены Шаниной, которая некогда прекрасно играла Мирру и которая для этого театра не совсем чужой человек; наконец, просто потому что это может получиться хорошо. Это может получиться по ФЭСТовски.
(продолжение следует)
